Библиотека этнопсихолога

Маркарян Э.С.
Теория культуры и современная наука
М.: Мысль, 1983

 

с.59  
Анализ культуры как объекта научного исследования позволит ввести читателя в исходный круг вопросов, встающих в связи с реализацией отмеченного замысла.

Проблема эта многопланова. Прежде всего она предполагает системную характеристику класса культурных явлений. До сих пор мы говорили об этом в самом общем плане, не ставя перед собой специальную задачу увязать основные звенья культуры в некую целостность и представить её как реально функцианирующую и развивающуюся систему. Задача это далеко не простая в силу чрезвычайной многоликости и сложности данного явления. Но можно с уверенностью сказать, что достигнутый этап развития знаний о культуре создал необходимые предпосылки для ее решения. В советской литературе последних лет сделаны уже достаточно определенные шаги в направлении систематического исследования рассматриваемой проблемы, выяснения общесистемных характеристик культуры, ее внутреннего строения.

 

c.63-75

Без выделения свойств, отражаемых понятием “адаптация”, используемым не только в биологии, но и в дру­гих науках, нельзя в принципе понять природу жизнен­ных процессов, в том числе и процессов общественной жизни как самоорганизующейся системы. В частности, специфика негэнтропии на уровне любых форм организации жизни проявляется в адаптивных процессах, т. е. в процессах приведения в соответствие, в состояние дина­мического равновесия рассматриваемых систем со средой в целях их самосохранения.

При этом под адаптацией системы имеется в виду не только ее функционирование, но и развитие. С этой точки зрения адаптивная функция выражает общую стратегию жизни, в том числе и общественной жизни, а негэнтро-пийная служит осуществлению этой стратегии. Поэтому гораздо точнее было бы в данном случае говорить о единой, комплексной адаптивно-негэнтропийной функции, в реализации которой адаптивный эффект как эффект самосохранения систем достигается благодаря соответствующему упорядочению как самих этих систем, так и тех фрагментов окружающих их сред, с которыми они взаи­модействуют. Поэтому в дальнейшем при характеристике адаптивной функции культуры будет подразумеваться осуществление ею и негэнтропийной функции.

Выделение адаптивной функции в качестве генераль­ной позволяет, па наш взгляд, заложить теоретический фундамент для создания приближенной к реальным процессам функционирования и развития общества системной модели культуры. Исходя из этих функций, укажем на два взаимно предполагающих друг друга направления человеческой активности, обусловливающих и интегрирующих в конечном итоге все возможные виды и фор//мы культуры, безотносительно к тому, на каком основании они могут быть выделены. Мы имеем в виду направленность регулирующей человеческой деятельности, ориентированной на упорядоченное взаимодействие социальной системы с внешней средой и на упорядочение самой социальной системы как целостного организма. Соответственно этим двум ориентациям мы и вычленяем три подсистемы культуры, две из которых обращены к внешней среде, третья — к самой социальной системе.

Очень часто, говоря о внешней по отношению к общесству среде, подразумевают природу. Но ограничение внешней среды природным окружением явно неправомерно, ибо любое общество обычно существует в окружении других обществ. Эти два качественно различных вида среды, окружающих те или иные общества, предполагают и качественно различные подсистемы культуры, благодаря которым осуществляется упорядоченное взаимодействие рассматриваемых обществ с данными видами сред.

Первую из этих подсистем можно назвать природно-экологической культурой. Она представляет собой способ адаптации общества к биофизическому окружению путем его соответствующего преобразования. Фундаментом данной подсистемы выступает культура материального производства. Вторая подсистема культуры также имеет экологический характер, если исходить из понимания экологии как науки о взаимодействии живых (в широком смысле этого слова) систем со средой. Поэтому можно назвать общественно-экологической. В целом она служит проявлением имеющей более общий характер культуры межобщественных (межплеменных, межгосударственных и т. д.) связей и взаимодействий. Но рассматривается эта культура в данном случае в перспективе деятельности того или иного общества, в контексте его социально-исторического окружения. Поэтому общественно-экологическую культуру можно охарактеризовать как способ упорядоченного взаимодействия рассматриваемого общества с иными обществами, с которыми оно вступает в контакт путем институционализированных мирных (дипломатических, технических, научных, торговых и др.) и военных средств.

Теперь относительно третьей подсистемы культуры которая, как уже отмечалось, выделяется путем рассмотрения человеческой деятельности, направленной на под держание самой социальной системы в качестве интегрированного целого. Ее можно назвать социорегулятивной подсистемой культуры. Чтобы сделать понятной необходимость выделения данной подсистемы, прежде всего отметим, что любое конкретное общество представляет собой определенное множество человеческих индивидов, взаимодействующих в пределах некоторого ограниченного пространства окружающей среды с целью удовлетворения своих потребностей. Именно в этой деятельности индивидов следует видеть внутренний источник самодви­жения и активности социальной системы. Но это обстоя­тельство способно породить иллюзию того, что на основе анализа потребностей отдельно взятых индивидов можно теоретически воспроизвести культуру как систему. Эта иллюзия, в частности, породила в 30—40-х годах текущего столетия влиятельную на Западе функциональную школу в антропологии, родоначальником которой был Б. Малиновский.

Строя свое понимание культуры на анализе потребностей и функций индивидов, он не учитывал одного крайне важного факта, связанного с существованием самой социальной системы. Ведь возникнув как средство, обеспечивающее совместную, кооперированную деятельность индивидов, социальная система выдвигает ряд новых, специфических потребностей, связанных не только с удовлетворением витальных и иных потребностей индивидов, но и с поддержанием самой социальной системы в качестве интегрированного целого. С этой точки зрения исходные и фундаментальные проблемы, с которыми сталкивается любое человеческое общество, можно объединить в две основные группы, выражающие необходимость удовлетворения непосредственных потребностей людей, а также поддержание самой социальной системы в качестве целого. Если под данным углом зрения представить предельно обобщенно деятельность социальных организмов безотносительно к месту, условиям и времени ее осуществления, то можно убедиться, что заложенная в ней программа создания предпосылок существования данных организмов соответствует этому делению.

Несомненно, определяющей для выработки общего типа культуры общества является ее природно-экологическая подсистема. Это объясняется тем, что она служит выражением прежде всего культуры материального производства, т. е. культуры той области трудовой деятель//ности, благодаря которой осуществляется специфический обмен веществ между обществом и природной средой. А этот обмен веществ является основным каналом получения источников свободной энергии, необходимых для упорядочения общественной жизни и ослабления в ней энтропийных процессов, т. е. дезорганизации.

В связи с этим следует отметить, что одним из важнейших требований, которые предъявляются к современному материальному производству, является его экологизация, превращение его в процесс, отвечающий экологическим критериям. Это прежде всего предполагает учет экологических ограничений, накладываемых на материально-преобразующую деятельность общества, что возможно лишь в результате рассмотрения его в качестве специфической самоорганизующейся, адаптивной системы. Выделение природно-экологической подсистемы культуры отвечает отмеченному требованию. Подобное выделение позволяет под углом зрения законов самоорганизации рассматривать и те сферы экономической деятельности, которые непосредственно связаны с материальным производством.

С этой точки зрения природно-экологическая подсистема культуры включает в себя средства, благодаря которым осуществляется непосредственное человеческое воздействие на природную среду и ее освоение путем промышленного, сельскохозяйственного производства, связанных с ними сфер материально-производственной деятельности. Что касается средств, с помощью которых осуществляется распределение и потребление произведенных продуктов, то они включаются в состав социорегулятивной подсистемы культуры. Правда, тут многое еще следует выяснить и уточнить. Особенно это касается тех сфер культуры, которые находятся на стыке природно-экологической и социорегулятивной подсистем культуры. Но уже сейчас можно сделать некоторые вполне определенные выводы. Они касаются прежде всего той огромной регулятивной роли, 'которую выполняет потребление человеческими индивидами продуктов как материального, так и духовного производства.

Общественно-экологическая подсистема   культуры близка по своим функциям социорегулятивной подсистеме. И это не удивительно, ибо обе они непосредственно связаны с регуляцией деятельности людей и образуемых ими групп, входящих не только в конкретно рассмат риваемое общество, но и в те, с которыми оно непосредственно и опосредованно взаимодействует. При этом взаимодействии используются качественно особые регуля­тивные средства. В современном обществе существуют специальные ведомства, которые обеспечивают выработку и совершенствование этих средств. К ним относятся прежде всего ведомства, курирующие дипломатическую, внешнеторговую, оборонную, туристическую деятельность, деятельность по международному обмену духовными ценностями.

О внутренней близости природно-экологической и социорегулятивной подсистем культуры свидетельствует и следующее обстоятельство. Дело в том, что при рассмотрении современного общества на глобальном уровне, т. е. на уровне рассмотрения человечества как становящегося единого субъекта деятельности, необходимость дифференциации экологической культуры на природную и общественную отпадает. Ведь в данном случае единствен­ным видом среды для человечества выступает природная среда планеты. В этом плане общественно-экологическая подсистема функционально, трансформируется в особый механизм социорегулятивной подсистемы, призванной ре­гулировать взаимоотношения между различными социаль­ными системами, государствами, их объединениями. Тем самым она выступает в виде культуры международных отношений, выраженной в соответствующих учреждениях и нормах, регулирующих эти отношения.

Социорегулятивная подсистема культуры позволяет интегрированно изучать продукты духовного производства. Если изучение природно-экологической подсистемы культуры дает возможность понять, каким образом осуществляются характерные для общества негэнтропийные (упорядочивающие) и адаптивные процессы при его взаимодействии с биофизическим окружением, то при анализе  социорегулятивной подсистемы культуры и образующих ее 'компонентов исследователь обнаруживает те непосредственные механизмы, благодаря которым происходят процессы реализации этой энергии в ходе функционирования и развития общества. В данной подсистеме культуры сосредоточены как бы основные нервные узлы культуры, позволяющие ей осуществлять свои многообразные функции и достигать упорядочивающего и адаптивного эффекта, носящего, как уже отмечалось, весьма противоречивый характер.//

Благодаря социорегулятивной подсистеме культуры человеческая деятельность на самых различных своих уровнях стимулируется и мотивируется. Наряду с обще­нием чрезвычайно важным средством является потребле­ние продуктов культуры. Именно через эти постоянно функционирующие каналы человеческим индивидам в процессе их социализации и последующей жизни прививаются соответствующие потребности и ценности, в частности нравственные и эстетические установки и идеалы.

Как уже говорилось, одной из важнейших черт чело­веческой деятельности является ее совместный, коопери­рованный характер, предполагающий объединение усилий множества индивидов для достижения определенных со­циально значимых целей. Но эти цели могут быть достиг­нуты лишь при условии соответствующей организации и координации усилий действующих индивидов как в рам­ках отдельных сфер. деятельности, так и в масштабе все­го общества. Социорегулятивная подсистема культуры как раз и создает возможности для осуществления отме­ченных функций. Непосредственным механизмом, обеспе­чивающим соответствующую организацию деятельности, является институционализация (социальное упорядоче­ние в рамках любых общественных объединений) отно­шений и поведения индивидов в самых различных облас­тях. Именно благодаря институционализации человеческие действия социально программируются и координи­руются.

Сутью институционализации является установление определенных правил действия и обеспечение выполнения этих правил путем введения соответствующих норм и санк­ций. Институционализация является универсальным средством упорядочения совместной деятельности людей. В результате институционализации отношений людей по­следние в соответствующих нормальных ситуациях оказы­ваются в состоянии предвидеть действия друг друга, а это создает исходные предпосылки для организации общест­венной жизни и понижения ее энтропии (неупорядоченно­сти).

Благодаря социорегулятивной подсистеме культуры человеческая деятельность не только стимулируется и координируется, но и воспроизводится. Это становится возможным в результате накопления исторического общественно значимого опыта путем выражения его в соответствующих групповых стереотипах деятельности и передачи их из поколения в поколение.

В данном случае мы сталкиваемся с действием механизма культурной традиции, различные стороны которого будут подробно проанализированы во второй части монографии. Сейчас отметим лишь, что осуществление рассматриваемой и иных социорегулятивных функций культуры стало возможным в результате формирования такого ее компонента, каким является человеческий язык. Способствуя выработке особых средств накопления, преобразования и передачи адаптивно значимого жизненного опыта, он создал совершенно новые коммуникативные, а тем самым и регулятивные возможности. Именно на их базе в процессе генезиса и дальнейшего развития человеческого общества и сформировалась социорегулятивная подсистема культуры. Постепенно включая в себя все новые компоненты — мораль, религию, искусство, право, идеологию, науку, политическую и административную системы, систему ритуалов и обычаев, она все более усложнялась и дифференцировалась.

Рассмотрение социорегулятивной подсистемы культуры в единстве образующих ее компонентов позволяет по-новому интерпретировать их, осмысливать непосредственно выполняемые ими функции в более широкой теоретической перспективе. Думается, что выделение данной подсистемы культуры может быть полезно для ведущихся поисков 'новых путей анализа форм общественного сознания, которые так или иначе ведут к признанию необходимости учета регулятивной природы этих форм. Очень ощутимо эти процессы сказываются, в частности, в современной этике, в которой сегодня господствующим становится мнение о том, что мораль как целостное общественное явление можно понять, охарактеризовав ее не только как форму отражения определенных сторон социальной действительности, но и как специфический регулятивный механизм.

Признание регулятивной природы форм общественного сознания, а также других форм, включаемых в социорегулятивную подсистему культуры, ни в коей мере не отменяет учета их специфики, изучения непосредственно выполняемых ими функций. Это требует, в частности, соответствующей дифференциации и группировки составляющих социорегулятивной подсистемы культуры. Было бы целесообразно с этой целью выделить в подсистеме// соционормативную, гуманитарную и когнитивную сферы культуры. Цель подобной дифференциации состоит прежде всего в том, чтобы соответствующим образом сгруппировать три доминантные функции, осуществление и системные комбинации которых позволяют дать общий социорегулятивный  эффект.

Рассмотрим сначала соотношение соционормативной и гуманитарной сфер культуры. Основанием для их выделения оказываются различные объекты регуляции. Если соционормативная культура непосредственно ориентиро­вана на организацию коллективной жизни людей, то объ­ектом ориентации гуманитарной культуры выступают от­дельные индивиды. Правда, в конечном счете любой со-циорегулятивный эффект может быть достигнут лишь пу­тем воздействия на индивидов, но существует значитель­ная разница между средствами организации индивиду­альной и коллективной жизни. Хотя в основе этих средств лежит универсальный нормативный способ регуляции, нормы, благодаря которым регулируется деятельность индивидов, с одной стороны, и различных групп, учреж­дений и их взаимоотношений — с другой, заметно разли­чаются. Так, нормы деятельности организаций и учреж­дений более или менее жестко регламентируют образ действий людей, а нормы, непосредственным объектом регулятивного воздействия которых является человеческая психика, имеют иной характер. По мнению К. С. Сарингуляна, последний вид норм указывает не на должен­ствующий образ действий, а ориентирует субъекта на реализацию во всей линии поведения некоторых общих социально значимых целей.

Указанные виды норм дают, в частности, основание для понимания существенных различий моральной и правовой форм регуляции деятельности. Последняя в отличие от первой носит в основном регламентирующий характер. Важной характерной особенностью морального способа регуляции является представленность соответствующих норм в содержании тех эмоциональных и рациональных образований человеческой психики, которые связаны с переживанием и осознанием должного. К. С. Сарингулян на этом основании отстаивает правомерность выделения особой, идеальной формы существования норм.

В целом точка зрения К. С. Сарингуляна по рассмат­риваемому вопросу представляет интерес, поскольку он стремится осмыслить нормы во всех возможных формах проявления и вместе с тем пытается вскрыть присущие им инвариантные свойства. Она заслуживает внимания и в связи с тем, что автору удалось найти убедительные аргументы против довольно часто встречающихся в литературе точек зрения, разводящих и противопоставляю­щих культурые нормы и ценности. По мнению К. С. Сарингуляна, это взаимно предполагающие друг друга и взаимопереходящие явления, представляющие две стороны единого регулятивного комплекса.

Особо отметим, что регуляция поведения человеческих индивидов означает формирование не только психики людей, но и их физического облика. С этой точки зрения физическая культура может рассматриваться как составная часть гуманитарной сферы культуры.

Остановимся теперь на характеристике когнитивной сферы культуры. Выделение ее обусловлено относительно автономным характером задач получения социально зна­чимой объективной информации о действительности. В когнитивную сферу культуры входит не только наука. И до возникновения этого особого, специализированного вида поиска и получения знаний общество в той или иной форме располагало источниками получения определенной информации как о самой общественной жизни, так и об окружающей среде. Ведь нормы и системы знаний органически связаны между собой. Осуществлять регуляцию объектами в принципе невозможно без соответствующего знания об этих объектах. Поэтому процесс функционирования и развития любых нормативных систем предполагает аккумуляцию определенных элементов знаний о соответствующих объектах. Задача выделения особой, когнитивной сферы культуры позволит более обобщенно и систематически исследовать те каналы и источники по­лучения социально значимого объективного знания, кото­рыми располагало общество на различных этапах разви­тия. В частности, одним из таких каналов всегда высту­пало искусство, хотя данная познавательная функция является для него не непосредственной, а опосредован­ной. Само собой разумеется, что главным компонентом когнитивной сферы культуры в современном обществе выступает наука как особый способ получения знаний и организации этого процесса.

Следует особо подчеркнуть двойственное положение когнитивной сферы культуры в составе социорегулятив//ной подсистемы. Мы имеем все основания включать ее в данную подсистему, ибо она выполняет функцию обеспечения соответствующими знаниями социально управляемых процессов, осуществляемых как личностью, так и целыми группами в сферах деятельности, учреждениях и т. д. Но для процесса производства знаний эта функция далеко не единственная. Знания нужны для регуляции не только человеческой деятельности, .но и соответствующих параметров внешней среды путем упорядочения их взаи­модействия.

Эта универсализация функций когнитивной сферы культуры в равной мере относится к донаучному и научному уровням производства знаний. В том и другом случае про­изводство знаний требуется прежде всего для обеспече­ния процессов создания и совершенствования соответст­вующих технологий, способствующих упорядочению самой социальной системы и регуляции ее взаимоотноше­ний с внешней средой. При этом имеется в виду не только природная, но и социально-историческая среда. Более то­го, в современную эпоху огромная доля человеческих и материальных ресурсов, научного потенциала общества расходуется на то, чтобы обеспечить именно этот внешний аспект регуляции путем совершенствования средств ведения войны. Как уже отмечалось, эти средства относятся к общественно-экологической подсистеме культуры или—в более широком смысле, обобщенно—к системе регуляции межобщественных отношений. По мере ре­шения центральной глобальной проблемы—обеспечения мира на Земле — станет возможным использование этих ресурсов и потенциалов для решения других глобальных проблем, требующих созидательных, кооперированных усилий всего мирового сообщества.

Таким образом, статус когнитивной сферы культуры в отличие от статуса соционормативной и гуманитарной сфер культуры не может быть охарактеризован однознач­но. В силу выполняемых ею основных 'функций она нахо­дится как бы на стыке соционормативной, природно-эко-логической и общественно-экологической подсистем куль­туры. То, что мы тем не менее сохраняем когнитивную сферу культуры в составесоциорегулятивной подсистемы, обусловлено тем, что знания являются непосредственным выражением форм общественного сознания, которые в целом образуют чрезвычайно важную составную часть данной подсистемы.

На стыке социорегулятивной, общественно-экологической и природно-экологической подсистем культуры находится политическая культура. Мы не ставим перед собой в данном случае задачу сколько-нибудь подробно охарактеризовать политическую культуру. Отметим лишь, что именно посредством ее регулируются совершенно оп­ределенные отношения между обществом и отдельными индивидами, а также между обществом и социально-исторической и природной средами.

Наличие этих трех фундаментальных ориентации деятельности людей дает объективное основание для добав­ления к двум обычно выделяемым видам политики — внутренней и внешней — политики по отношению к при­родной среде. Ведь совсем недавно природа воспринима­лась в качестве пассивного, безропотного и неограничен­ного по заложенным в ней ресурсам объекта, способно­го выдержать любой тип воздействия и эксплуатации. Сегодня она предстает в новом свете — как своего рода партнер, с которым необходимо считаться уже потому, что он накладывает весьма жесткие экологические огра­ничения на материально-производственную деятельность людей и оказывает обратные, порой совершенно неожи­данные негативные воздействия на общество.

Проведение внутреннего и внешнего политических курсов предполагает наличие не только исполнительных механизмов, но и четко сформулированных целей, прин­ципов, а также ценностных установок. Сегодня аналогич­ным образом должно обстоять дело и при осуществлении политики природопользования, ибо человечество должно преодолеть современную глобально-кризисную ситуацию и оптимизировать свое взаимодействие с биофизическим окружением.

Возвращаясь в свете всего сказанного к предложен­ной общей модели культуры, хотелось бы вновь подчерк­нуть органическую связь ее основных подсистем. Социо-регулятивная, природно-экологическая и общественно-экологическая подсистемы культуры — это не автоном­ные образования, а взаимозависимые и взаимообеспечи­вающие комплексы средств человеческой деятельности. Их выделение есть по сути дела абстрагирование трех различных, сторон единой системы культуры.

Выделение природно-экологической, общественно-эко­логической и социорегулятивной подсистем культуры, создавая теоретический базис для выработки ее общей// системной модели, приближенной к реальным процессам функционирования и развития общества, не только- не исключает, но предполагает существование иных клас­сификаций явлений культуры. Основную познавательную роль данная модель выполняет за счет характеристики организующих и адаптивных функций, которые культура в процессах человеческой деятельности осуществляет по отношению к окружающей общество внешней (природной и социально-исторической) среде и по отношению к об­ществу. Для углубления и детализации этих характерис­тик необходимо ввести дополнительные планы рассмот­рения культуры, позволяющие взглянуть на нее под раз­личными углами зрения.

В частности, очень важным является рассмотрение культуры с точки  зрения ее субъектов-носителей. Предпосылкой существования любого субъекта чело­веческой деятельности является наличие соответствую­щей культуры, благодаря которой действия данного субъекта организуются и выполняются, а он сам выде­ляется из окружающей действительности и взаимодей­ствует с ней. Это касается, естественно, не только инди­видуальных субъектов деятельности, но и тех групп, которые они образуют. Так, любая группа в качестве субъекта деятельности может существовать, если она обладает соответствующей нормативно-ценностной си­стемой, организующей и сплачивающей входящих в нее членов, задающей направленность и ориентировку их действиям. Подобный подход, в частности, позволяет глубже понять известное высказывание В. И. Ленина о том, что есть две национальные культуры в каждой национальной культуре.

Известно, что некоторые исследователи, беря за основу первую часть данного высказывания, указываю­щего на наличие качественно различных культур, при­сущих антагонистическим   классам—пролетариату и буржуазии, склонялись к отрицанию единой национальной культуры. Но при этом они не учитывали того, что ни одна нация не смогла бы существовать в качестве субъекта человеческой деятельности, если бы она не обладала соответствующей культурой, общей для входящих в нее социальных классов и групп. Поэтому нациоальные культуры так же реальны, как и классовые.

Остановимся также и на традиционном делении культуры на материальную и духовную. Как мы помним, М. С. Каган положил эту классификацию в осно­ву своей системной модели культуры, дополнив ее при этом художественной культурой. К сожалению, он не дал достаточно четкого основания, по которому в его схеме выделяются материальная и духовная культура. Между тем сделать это очень важно. Дело в том, что при обычной “субстратной” интерпретации материаль­ной и духовной культуры исходят из того, представля­ют ли те или иные ее элементы материальные или же духовные образования. Но такой подход оказывается совершенно неэффективным во многих познавательных ситуациях.

Скажем, имеет ли значение для понимания внутрен­ней природы таких явлений культуры, какими являются египетские пирамиды или готические соборы, характе­ристика того весьма ощутимого материального субстра­та, из которого они изготовлены? Можно с уверенно­стью сказать, что нет. Субстратная характеристика в указанном и во многих других случаях мало что может дать для действительного объяснения явлений культу­ры. Исходя из этого, а также учитывая, что любой эле­мент культуры всегда есть определенное сочетание ма­териального и духовного начал, исследователи подчас приходят к выводу об эвристической бесплодности деления культуры на материальную и духовную.

 

c.90-95

Культура и деятельность. В предыдущих разделах мы стремились показать необходимость рассмотрения проблем теории культуры в тес//ной связи с проблемами теории человеческой деятельности. Некоторых аспектов такого подхода в общих чер­тах мы уже касались ранее, в частности объемного и содержательного соотношения понятий человеческой деятельности и культуры. Наряду с этим задачи даль­нейшего изложения требуют рассмотрения ряда других аспектов. К ним относится прежде всего выявление спе­цифики человеческой деятельности и способов ее осу­ществления по сравнению с активностью биологических систем. Это позволит специально остановиться на харак­теристике общей методологии интеграции общественных и естественных наук, которая поможет не только уяснить соотношение активности людей и биосистем, но и ре­шить основную задачу настоящей работы — установить место теории культуры в современной науке, а также осветить ряд проблем, непосредственно относящихся к построению общей теории культуры.

Данный раздел целесообразно, на наш взгляд, на­чать с синтеза отдельных аспектов человеческой дея­тельности, .которые до сих пор исследовались в основном в рамках различных областей знания, в частности со­циологии и психологии. Установление реальных основа­ний выделения этих аспектов, а также принципов их теоретического синтеза весьма существенно для .процес­сов формирования как теории деятельности, так и тео­рии культуры.

В силу традиционной специализации различных групп наук вплоть до последнего времени общественная жизнь людей изучалась преимущественно под углом зрения ее отличий от иных уровней организации материи. В целом это был вполне естественный этап развития обществознания, заложивший необходимые предпосылки теорети­ческого оформления этой отрасли знания. Однако он имел и определенные издержки, которые стали особенно очевидны в эпоху все усиливающегося интегративного взаимодействия наук об обществе и природе. В резуль­тате подобного изучения социокультурных явлений уче­ные порой предавали забвению идею единства мира и обусловленных им общих  законов  и  инвариантных свойств, присущих обществу и различным системам не­органической и живой природы. Одна из важнейших за­дач современных общественных и естественных наук со­стоит в том, чтобы суметь отразить материальное един­ство мира, учитывая весь конкретный материал, добы//тый в рамках естественных и общественных наук к на стоящему времени.

В частности, для целей нашего исследования крайне важно рассмотреть феномены человеческой деятельности, культуры в такой научно-интегративной теоретической: перспективе, которая помимо вскрытия принципиальных различий между ними и биологическими системами позволила бы осмыслить и некоторые единые основания любых проявлений жизни, включая общественную жизнь, их фундаментальные инвариантные свойства. Для историко-материалистической интерпретации человеческой, деятельности и культуры это является существенным требованием, вытекающим из самих основополагающих принципов марксистской философии. Ведь эти принципы ориентированы на рассмотрение общества в качестве целостной системы, которая, несмотря на специфичность, неразрывно связана с природой как происхождением, так и наличием определенных общих законов.

Попытки наведения мостов между относительно автономными руслами развития общественных и биологических наук предпринимались в истории науки неоднократно. Можно указать на концепцию Г. Спенсера, социальный дарвинизм, а также на недавно оформившееся в США и ряде стран Запада социобиологичеокое направление. Однако несмотря на то, что эти и некоторые другие связанные с ними течения мысли привлекли внимание к целому ряду неразработанных проблем, находящихся на стыке общественных и биологических наук, в целом они порочны в своей основе. Их общим и фундаментальным недостатком является биологический редукционизм.

Оправданный для определенных познавательных ситуаций редукционизм не может выступать в качестве адекватной методологической базы сближения и интегративного взаимодействия наук об обществе и природе в силу того, что лежащая в его основе исследовательская процедура в принципе не позволяет должным образом учесть и выразить специфику относительно более сложных систем в ряду анализируемых объектов. В частности, при использовании редукционистских принципов в анализе явлений общественной жизни специфика последних зачастую игнорируется. Это нередко порождает обратную, столь же порочную тенденцию социоморфизации и антропоморфизации биологических явлений.

Для выработки адекватной методологической основы интегративного взаимодействия наук об обществе и природе требуется качественно иной подход. Руководствуясь диалектико-материалистическими принципами, мы попытались показать, что этот подход должен состоять не в сведении одной системы знания к другой, а в выведении систем знания на качественно новый уровень. На этом уровне должны быть абстрагированы и понятийно четко выражены некоторые существенно важные, предельно общие, инвариантные характеристики соотносимых социальных и биологических объектов.

В числе теоретических предпосылок, делающих реальным нахождение общих свойств биологических и общественных систем, следует указать на принципы самоорганизации. Иногда самоорганизация трактуется расширительно, как свойство, присущее всей материи. Думается, что подобная трактовка рассматриваемого явления неправомерна, о чем свидетельствует и складывающаяся сегодня теория самоорганизации, которая является своеобразным итогом развития представлений о вполне определенных, информационно упорядоченных системах, способных в процессах взаимодействия со средой к прогрессивной эволюции путем использования механизмов обратной связи. Эти закономерности присущи различным уровням организации жизни.

Причиной расширительной трактовки понятия самоорганизации выступает наличие “самосборочных” процессов в неорганической природе, не совсем удачно, на наш взгляд, именуемых порой “авторегуляцией”. В данном случае имеют место не процессы самоорганизации, а их структурные и функциональные эквиваленты в неорганической природе. Формирование теории самоорганизации еще далеко не завершено. Сегодня наступает новый и наиболее сложный по характеру ставящихся задач этого процесса этап, связанный с приложением исходных принципов самоорганизации к анализу общественной жизни людей.

Ключевой признак самоорганизующихся систем состоит в их способности активно стремиться к некоторому результату, “руководствуясь” определенными информационными программами, которые выражены, говоря словами известного советского физиолога Н. А. Бернштейна, в “моделях потребного будущего”. Системы всех уровней организации материи обладают соответст// вующими “программами” (т. е. некоторой заданностью происходящих в них процессов). Однако характер этих программ, а также средства их реализации принципиально различаются на уровне неорганической природы и в живых системах.

Связи и соединения компонентов, образующих системы неорганической природы, возникают в результате их энергетического и силового взаимодействия. Специфика живых систем состоит в том, что они, базируясь на использовании информации и, по выражению П. К. Анохина, опережающе отражая будущий результат действий, оказываются способными к проявлению адаптивной, избирательно-корригирующей системной активности. Рассмотренные под этим углом зрения любые информационные программы (будь то генетически закодированная наследственная программа биологической популяции, условно-рефлекторная модель действия организма, программы деятельности, основанные на механизме сознания и выраженные в культурной традиции исторической общности людей, или программы, закладываемые в те или иные технические кибернетические устройства) действуют по принципу “опережающего отражения”. Будучи основаны на “учете” вероятности наступления соответствующих событий, они направлены на приспособление к предвидимым условиям будущего.

Рассмотрим конкретные проблемы соотношения человеческой деятельности и культуры, исходя из общих законов самоорганизации.

До последнего времени в советской философской, социологической и психологической литературе наблюдалось стремление ограничить применение понятия “деятельность” лишь рамками человеческой активности, без должного анализа практики использования данного понятия в биологической литературе. В свою очередь биологи обычно игнорировали практику использования этого понятия в познании социальных явлений. Иначе говоря, в данном случае имело место параллельное, нескоординированное употребление одного и того же понятия без учета специфики того содержания, которым его наделяли обществоведы и биологи.

Сегодня появилась необходимость четко определить смысловую нагрузку, которую несет понятие “деятельность” в современном научном знании. Сделать это можно в том случае, если будет правильно решен вопрос, является ли употребление одного и того же понятия в разных науках чисто формальным, или действительно существует нечто принципиально общее у биологических и социокультурных систем.  Как нам представляется, этим общим является информационная организация осуществления активности живых систем. С этой точки зрения деятельность в самом общем смысле может быть охарактеризована как информационно направленная активность живых систем, возникающая на основе адап­тивно-избирательного отношения к среде обитания и призванная путем удовлетворения потребностей данных систем осуществлять функцию их самосохранения.

Объективной основой 'подобной характеристики деятельности является отмеченный ключевой инвариантный признак самоорганизующихся систем. Что касается методологического значения подобной трактовки данного понятия, то оно в современную эпоху многопланового и все более усиливающегося процесса интеграции наук об обществе и природе может выполнить важные научно-интегративные функции.

Как уже говорилось, интеграция наук невозможна без  определенной  унификации их  познавательных средств, что означает прежде всего выработку единых принципов и критериев их анализа. Подобную функцию в современной науке выполняют, в частности, понятия “информация”, “управление”, “адаптация”. Они высту-пают в качестве понятий-интеграторов, которые позволя-ют рассматривать системы, выражающие качественно различные сферы действительности в единой системе отсчета, как сопоставимые по определенному инвариант­ному основанию объекты. Без подобной сопоставимости реальное сближение наук в принципе неосуществимо.

 

С.96-98

В русло отмеченных процессов сегодня стремительно вовлекаются и общественные науки. Поэтому возникает необходимость в общенаучных понятиях, которые позволяют наметить между ними и естественными науками устойчивые теоретические связи по разным направлени­ям. Предлагаемая интерпретация понятия “деятельность”, на наш взгляд, вполне удовлетворяет этим тре­бованиям. Наличие подобного понятия позволяет выявить взаимосвязь между общественными и биологическими науками в целях сопоставимости динамики процессов развития социокультурных и биологических систем, т. е. их координирование выраженной внутренней и внешней активности.

Любая форма жизни, любой тип организации живых систем стремятся сохранить себя путем самовоспроизведения. Это естественный общий закон жизни, в том числе и общественной жизни людей, для которой, однако, помимо биологического воспроизводства характерна особая форма надбиологического воспроизводства, осуществляемого посредством механизма культурной традиции. Воспроизводство жизни — это одна из важнейших предпосылок ее самосохранения, которое осуществляется непосредственно через процессы адаптации, т. е. приведения различных форм жизни в соответствие с изменяющимися условиями среды.

С этой точки зрения исходная базовая программа всех форм жизни инвариантна и лишь специфически проявляется в различных типах ее организации. Инвариантность  биологических и социокультурных  проявлений  жизненных процессов обусловлена их общей антиэнтропийной природой, необходимостью противостояния деструктивному воздействию среды. Как известно, жизнь —  это особая форма движения материи. Ее специфика заключается в том, что она способна находиться в маловероятных для материи состояниях (характеризующихся повышением своей системной организации и понижением энтропии) и воспроизводить эти состояния. Поэтому все живые системы, включая, общественную жизнь, обладают соответствующими антиэнтропийными и адаптивными механизмами.

В связи со сказанным следует особо подчеркнуть, что вскрытие единства между человеческим обществом и иными уровнями организации материи не только не означает игнорирование их специфических свойств, но, наоборот, служит очень важной, необходимой предпосылкой для более углубленного познания  этих  свойств. Возьмем человеческую деятельность. Установление определенных общих для нее и процессов биологической активности закономерностей, а также наличие единого понятия для их концентрированного выражения способствуют выяснению ее специфики с учетом всех данных современной науки. При этом специфические законы общества и законы самоорганизации следует рассматривать не как альтернативные, а как взаимодополнительные.

Огромная эвристическая ценность понятия “культура” состоит в том, что оно позволяет провести четкий водораздел между человеческой деятельностью и биологической жизнедеятельностью животных. В понятии “культура” абстрагируется именно тот механизм деятельности, который не задается биологической организацией и отличает проявления специфически человеческой активности. Вместе с тем общий процесс человеческой деятельности осуществляется благодаря особой комбинации и неразрывному взаимодействию биологических и надбиологических механизмов при ведущем значении последних. Поэтому мы и определили человеческую деятельность как социальную по своей природе активность, программируемую и реализуемую с помощью механизмов культуры [См. Маркарян Э. С. Системное исследование человеческой дея­тельности.—Вопросы философии, 1972, № 10, с. 80.].

В понятии “способ человеческой деятельности” отражаются в едином теоретическом синтезе различные элементы культуры, которые в процессе реального функционирования общества органически вплетаются в ткань человеческой деятельности как внутренне присущее ей свойство. Иначе говоря, будучи способом актуализации и осуществления человеческой деятельности, культура в свою очередь находит выражение в деятельности. Но, несмотря на нерасторжимое единство понятий “человеческая деятельность” и “культура”, их отождествление недопустимо.

В такой интерпретации понятие “деятельность” благодаря отражению ключевых инвариантных свойств самоорганизации может выступить в качестве одного из фундаментальных понятий — интеграторов общественных и биологических наук, выражающих целостность ди//намического развития их объектов. Что касается понятия “культура”, то оно отражает уникальные, свойственные только человеческому обществу особенности. В этом  смысле оно объемно и содержательно соответствует понятию “человеческая деятельность”.

 

с.99-110

До сих пор мы характеризовали человеческую деятельность преимущественно как кооперированную активность людей, образующую различные  участки  социальной практики. Но этим не исчерпываются вопросы, связанные с ее исследованием. Существует и другой важный план ее рассмотрения — анализ с точки зрения актуализации механизмов, благодаря которым деятельность стимулируется, мотивируется, программируется и реализуется. Например, когда мы беремся за решение какой-либо задачи (производственной, воспитательной, административной и т. д.), то приводим в действие многообразные механизмы деятельности (физиологические, психические, институциональные, речевые, орудийные и т. д.), дающие стимулы, мотивы, цели и служащие средствами ее осуществления.

Оба отмеченных аспекта человеческой деятельности обычно рассматриваются отдельно друг от друга. Меж­ду тем построение теории человеческой деятельности с необходимостью предполагает теоретический синтез этих качественно различных, но одинаково правомерных и необходимых планов рассмотрения активности людей. Это тем более следует делать, поскольку порой выделение первого из них как наиболее ощутимо воспринимаемого и легче поддающегося абстрагированию и специализированному анализу служит основанием для отрицания второго. Так, А. А. Леонтьев утверждал, что, “строго говоря, речевой деятельности, как таковой, не существует”. Есть лишь система речевых действий, писал он, входящих в какую-либо деятельность — теоретическую, интеллектуальную или частично практическую.   С одной речью человеку делать нечего: она не самоцель, а средство, орудие, хотя и может по-разному использоваться в разных видах деятельности.

На наш взгляд, о речевой деятельности можно говорить, если учитывать наличие активности, выражающей­ся в актуализации механизмов, благодаря которым она стимулируется, мотивируется, программируется и реализуется.

Процессы актуализации специфических механизмов человеческой деятельности, т. е. культуры, отражаются также понятием “социокультурно направленной активности” в широком смысле слова. Такое рассмотрение делает особенно ощутимым иерархическое строение механизмов человеческой деятельности, тесную сопряженность в ней надбиологически выработанных средств осуществления активности людей со средствами, биологически заданными. С нашей точки зрения, общее понятие деятельности и понятие человеческой деятельности имеют те преимущества, что они, во-первых, позволяют органически синтезировать оба указанных плана рассмотрения и, во-вторых, дают возможность обосновать актуализацию механизмов деятельности как один из правомерных и фундаментальных аспектов исследования ее на разных уровнях. Так, определение деятельности как информационно направленной активности живых систем позволяет квалифицировать и “высшую нервную деятельность” как деятельность в прямом значении этого слова.

То же относится и к “речевой деятельности”. Мы рассматриваем ее с точки зрения актуализации одного из универсальных, общих механизмов культуры, сопровождающих практически любое проявление социальной активности. Аналогично обстоит дело и с другим механизмом культуры, органически связанным с языком,— с сознанием и его различными проявлениями. Любая система человеческих действий, как коллективных, так и индивидуальных, становится возможной в результате актуализации механизма сознания, благодаря которому направляется деятельность и контролируется ее осуществление.

Возьмем для примера нравственную деятельность. Под нею мы также должны понимать не какую-либо особую, относительно автономно существующую сферу кооперированной человеческой деятельности наряду с экономической, научной, воспитательной и т. д., а актуализацию одного из важнейших регулятивных механизмов культуры, перевод соответствующих моральных ценностей из потенциального состояния нравственной нормы в процессуальное, поведенческое состояние, в ходе которого нравственно задается направленность действий и осуществляется контроль над ними.

Наконец, еще одно соображение, касающееся дифференциации двух аспектов человеческой деятельности при ее комплексном рассмотрении: актуализации механизмов деятельности и аспекта, выражающего различные целостные участки социальной, кооперированной ак// тивности людей. Эта дифференциация позволяет привести в соответствие два основных значения, в которых используется в литературе термин “структура деятельности”. Одно из них сложилось преимущественно в психологической литературе, другое — в социологической. Под структурой деятельности психологи обычно понимают связь между последовательными этапами ее осуществления и соответственно разделяют деятельность на мотивационную, целевую и исполнительскую. В социологической литературе под структурой деятельности понимается связь и соотношение между различными участками приложения кооперированной человеческой активности, объединенными в соответствующие виды и сферы деятельности людей.

Построение этих двух структурных рядов деятельности представляется вполне правомерным. Причем, если первый структурный ряд является в своей основе диахронным, воспроизводящим различные системы механизмов, актуализация которых предполагает определенную временную последовательность, то второй является преимущественно синхронным, выделяющим одновременно существующие в том или ином обществе относительно автономные сферы и виды деятельности. Поскольку структурные единицы каждого из этих рядов являются качественно различными по своей природе, то условием их последовательной группировки выступает многомерная системная модель общественной жизни, исходные проблемы построения которой были проанализированы ранее.

Итак, рассмотренные в настоящем разделе проблемы позволили нам представить человеческую деятельность и культуру в современной широкой научно-интегративной перспективе. В результате выделения некоторых базовых инвариантных свойств жизненных процессов были предложены два понятия — интегратора общественных и биологических наук: “деятельность” и “способ деятельности”. Для настоящей работы эти понятия представляют собой исходный пункт анализа, дающий возможность осмыслить глубокую специфику человеческой деятельности и культуры по сравнению с их структурными и функциональными эквивалентами в процессах биологической активности.

Помимо этого, рассмотренный в данном разделе круг вопросов дает основание для осуществления синтеза двух качественно различных фундаментальных планов проявления человеческой деятельности. Достижение подобного синтеза весьма существенно для развития как теории человеческой деятельности, так и теории культуры, ибо они, как уже отмечалось, прежде обычно изучались различными областями знания и нередко противопоставлялись и даже взаимоисключали друг друга.

Теперь, когда мы установили, что представляет собой культура как система, каково ее соотношение с деятельностью и каковы исходные общенаучные требования к построению культурологической теории, перейдем к рассмотрению ряда других узловых проблем, связанных с ее логико-методологическим обоснованием.

Культура, общество и личность. Обычно в литературе рассматривается соотношение либо культуры и общества, либо культуры и личности. Думается, что, поскольку в данном случае с культурой соотносятся взаимно предполагающие друг друга объекта, целесообразно рассматривать их вместе. Из них логически исходной выступает проблема соотношения культуры и общества.

Данная проблема с полным основанием относится к числу наиболее сложных. Очевидно, поэтому проблема соотношения культуры и общества (культурного и общественного) пока не нашла однозначного решения. Она предполагает два уровня исследования. Первый, более широкий ориентируется на рассмотрение взаимосвязей культуры и общества как целостностей, на вто ром уровне в качестве объектов выступает культура и система общественных отношений.

По существу мы уже в общих чертах рассмотрели первый уровень проблемы в разделе, посвященном соотношению теории культуры и исторического материализма. Мы попытались показать, что ключом к решению возникающих в этой связи вопросов выступает многомерная системная модель общества, в которой культура оказывается не просто составной частью, а специфическим способом человеческой деятельности, включающим надбиологически выработанные средства решения людьми встающих перед ними жизненных проблем. Наряду с этим классом явлений культуры в рамках данной модели были выделены два других класса—субъекты и сферы человеческой деятельности.

За последние годы в советской литературе были предприняты попытки построения иных системных моделей общества. Эти попытки сталкиваются и с задачей установления места культуры в общественной жизни. Остановимся на анализе системной модели общества В. М. Краснова, который, положительно оценивая предложенный нами ранее (1970 г.) подход, предлагает наряду с тремя выделенными элементами модели общества включить “потребности” и “социальных субъектов”. Это, по его мнению, обогатит предложенную нами модель общества и сделает ее наиболее полной.

“В этой связи,— пишет В. М. Краснов,— нам представляется перспективной системная модель общества, имеющая в своей основе следующий “набор” исходных элементов: “социальные субъекты”, “общественные по­требности”, “человеческая деятельность”, “общественные отношения” и “культура”” [См. Краснов В. М. К понятию общества как социальной систе­мы.—Философские науки, 1977, № 2, с. 33.]

 Мы полностью согласны с В. М. Красновым относительно необходимости включения в системную модель общества социальных субъектов и общественных потребностей. Что касается первых, то, как читатель помнит, предложенная нами модель общества включает их в первую очередь.

Теперь относительно общественных потребностей. Они внутренне присутствуют во всех вариантах предложенной нами модели общества в качестве составной части культуры как системы надбиологически выработанных средств человеческой деятельности. Ведь общественные потребности, имеющие по своей природе надбиологический характер, являются чрезвычайно важными механизмами, стимулирующими человеческую деятельность и задающими ее направленность. Поэтому они естественным образом включаются и в компоненты культуры и лишь опосредованно — через культуру — в модель общества.

Поэтому нам представляется излишним выделение общественных потребностей в особый класс элементов общества наряду с классами элементов, отражающих механизмы культуры. Выделение общественных потребностей в особую группу элементов необходимо, но производить это следует в рамках общего структурного ря­да, охватывающего собой механизмы культуры, а не как самостоятельную составную часть модели общества.//

Неправомерно, на наш взгляд, выделять в наборе исходных элементов общества и человеческую деятельность, как предлагает  В.М.Краснов. Думается, что более правильно в данном случае выделять в качестве особого класса элементов сферы человеческой деятельности. Ведь, как мы уже не раз отмечали, человеческая деятельность охватывает всю общественную жизнь. Кроме того, общественная жизнь может включать качественно различные структурные ряды элементов, их классы (субъекты, сферы и средства деятельности). Поэтому далеко не все ее проявления образуют те единицы активности людей, которые, по-видимому, стремится выразить В.М. Краснов,—сферы социальной практики. Аналогичную позицию по данному вопросу занимает и Г. Ф. Сунягин[См. Сунягин Г. Ф. О специфике культурологического подхода к исследованию общества. — Методологические проблемы науки и культуры. Межвузовский сб., вып. IV. Куйбышев, 1979, с. 40.].

В предложенных упомянутыми авторами моделях общества тот класс элементов, который непосредственно выражает социально направленные усилия людей, получает явно неадекватное понятийное выражение. Поэтому В. Г. Афанасьев, анализируя схему В. М. Краснова, с полным основанием замечает, что в ней отсутствует класс компонентов общества, через который можно было бы непосредственно выразить такой специфический, практически основной участок человеческой деятельности, как материальное производство. Среди основных компонентов общественной системы, представленной в схеме В. М. Краснова, его нет, оно распределено по основным элементам[См. Афанасьев В. Г. Системность и общество. М., 1980, с. 282.]. Именно поэтому целесообразно, на наш взгляд, вместо понятия “деятельность” ввести в схему общества понятие “сфера деятельности”, благодаря чему становится возможным выразить тот вполне определенный класс элементов общества, в рамках которого оказывается материальное производство.

Остановимся теперь на втором отмеченном уровне проблемы культурного и общественного, отражающем соотношение культуры и системы социальных отношений. Данный аспект проблемы является, по-видимому, наиболее трудно поддающимся решению в культурологической теории.

При решении данной проблемы необходимо иметь в виду, что не всякие отношения, возникающие в обществе, являются общественными, социальными. К ним относятся лишь отношения между субъектами, т. е. между людьми, образуемыми ими классами, группами и т. д.

Социальное возникает в процессе кооперированной активности определенного множества индивидов, направляющих свои усилия на решение встающих перед ними задач.                    

Следует отметить, что социальные отношения далеко не однопорядковы. Это можно хорошо показать на примере такого явления, как собственность. Ведь одно дело, когда мы говорим, например, об отношениях собственности в их юридическом выражении как о волевых отношениях, и другое — когда мы говорим об их реальной форме, т. е. о тех общественных отношениях, которые возникают между людьми прежде всего по поводу средств производства и которые лишь закрепляются и регулируются первыми.

Итак, в обществе существуют два вида социальных отношений: а) складывающиеся независимо от воли действующих индивидов, например производственные отношения; б) призванные регулировать первые, например юридические отношения.

Чтобы первый вид отношений существовал, воспроизводился, необходимы соответствующие средства, регламентирующие, регулирующие их, причем не только юридически, но и путем иных имеющихся в обществе механизмов (нормативных, институциональных, ценностных, знаковых). Эта система средств тоже приобретает реляционную форму, т. е. форму отношений и связей, возникающих в процессе кооперированной деятельности людей. Поэтому возникает необходимость выделения двух уровней отношений, складывающихся между людьми и образуемыми ими группами,— собственно социальных отношений и социорегулятивных, соционормативных отношений. Основываясь на ленинском делении общественных отношений на “материальные” и “идеологические”, следует последние вычленить в качестве класса элементов соционормативных отношений. Мы предлагали в соответствии со структурно-функциональным подходом абстрагировать собственно социальные отношения (представив их в виде структуры) от культуры как механизма регуляции этих отношений.

Этот подход нашел в литературе различный отклик. Одни авторы сочли его плодотворным и приняли как рабочую гипотезу решения проблемы соотношения социального и культурного. Достоинство приведенной теоретической схемы они усматривали в том, что она да//ет достаточно четкое онтологическое основание для вычленения культуры из общего комплекса общественной жизни людей. Однако общественные отношения в соответствии с этой схемой по сути дела выводились за рамки культуры, что дало повод для критики в адрес нашей позиции. Стало ясно, что предложенная нами ранее схема, несомненно, нуждается в определенном объяснении и усовершенствовании. Мы сделали это, сохранив, однако, ее основную идею. В настоящее время мы считаем более правильным говорить не о “собственно социальных” и “культурных” компонентах социальных отношений, а об их “собственно социальных” и “соционормативных” компонентах.

Таким способом выделяется та часть культуры, которая непосредственно структурно и функционально сопряжена с собственно социальными отношениями. В результате последние уже не выносятся автоматически за рамки культурного комплекса, как это имело место в первоначальном варианте схемы.

В связи со сказанным встает вопрос о четких критериях различения общественной жизни и культуры, а также обоснования включения всей системы социальных отношений в состав культуры. Культура, как помнит читатель, есть система надбиологически выработанных средств осуществления человеческой деятельности, благодаря которым и происходит функционирование и развитие общественной жизни людей. Собственно социальные отношения с этой точки зрения вполне могут быть интерпретированы как специфическая составляющая этих средств, выполняющая функцию внутренней детерминации общественной жизни.

Собственно социальные отношения и отношения как средства регуляции и воспроизводства первых представляют собой нерасторжимый комплекс. Дифференциация этой сложной двухуровневой системы межчеловеческих отношений возможна благодаря установлению их качественно различной природы.

Как уже отмечалось, отличием собственно социальных отношений (в частности, производственных) от соционормативных, отраженных в социальных институтах, ценностных установках, нормах права и т. д., является то, что они складываются, не проходя через сознание. Внутренне детерминируя характер соционормативных отношений, собственно социальные отношения в свою очередь не могут воспроизводиться без них. Ведь воспроизводство собственно социальных отношений возможно лишь благодаря накоплению социально значимого опыта, что в принципе невозможно без механизма сознания, выражающего качественно новый уровень информационных процессов. Поэтому специальные воспрозводственные механизмы собственно социальных отношений лежат именно в той сфере, которая непосредственно сопряжена с сознанием, с определенным слоем культуры.

Итак, оба уровня межчеловеческих отношений, т. е. собственно социальный и соционормативный, могут и должны быть интерпретированы в качестве надбиологически выработанных средств осуществления процессов общественной жизни людей. Но в этой связи возникает вопрос: не приведет ли подобное включение системы собственно социальных отношений в состав культуры к смешению двух установленных классов элементов общества — субъектов и средств человеческой деятельности? Ведь эти отношения складываются между единицами первого класса, т. е. людьми и образуемыми ими группами.

Этот вопрос заставляет вновь задуматься над принципиально важной проблемой, без решения которой любая модель общества лишается своего теоретического фундамента. Это опять-таки касается органической взаимосвязанности и взаимопроникновения вычленяемых классов элементов, которые немыслимы один без другого, и имеющихся в арсенале современной науки средств их адекватного выражения.

Решить данную проблему можно лишь средствами многомерного системного подхода, связанного с использованием различных познавательных планов (проекций), благодаря которым может быть рассмотрено общество. Обобщая все возникающие при этом познавательные ситуации, следует сформулировать определен­ный системный принцип, суть которого состоит в выдвижении угла зрения, под которым обозревается целое и рассматриваются все входящие в него элементы. Подобная познавательная призма позволяет соответственно критериям того класса элементов, под углом зрения которого рассматривается целое, абстрагировать те его составляющие, которые подпадают под эти критерии, какому бы классу элементов они ни были присущи.//

Критерии определения исследуемых классов объектов оказываются как бы теоретическим магнитом, притягивающим все отвечающие этим критериям явления. Так, соответственно критериям, которые несет в себе культурологическое рассмотрение общества, к культуре следует относить лишь те его составляющие, которые могут быть интерпретированы в качестве надбиологически выработанных средств осуществления человеческой деятельности.

Аналогичными познавательными возможностями обладают и иные познавательные проекции, выработанные в рамках многомерной системной модели.

Рассмотренные в одной (социологической) проекции, акцентирующей внимание на субъектах человеческой деятельности (как особом классе элементов общества), отношения между этими субъектами (в том числе и соционормативные) могут быть охарактеризованы как собственно социальные явления. С культурологической точки зрения эти же отношения могут быть представлены как составляющие культуры, т. е. интерпретированы в качестве особого подкласса надбиологически выработанных средств человеческой деятельности с дальнейшим подразделением соответственно отмеченному выше основанию.

Подобный подход создает новые возможности в исследовании такого всепроникающего явления, как культура. В отличие от одномерного ее рассмотрения с характерным для него жестким делением определенных явлений на культурные и некультурные (в данном случае социальные) он приобретает свойства подлинно диалектической гибкости и вариативности. Но эта гибкость рассматриваемого подхода ни в коей мере не приводит к растворению явлений культуры в общем комплексе общественной жизни людей, ибо он обладает вполне определенным критерием выделения данных явлений в особый класс объектов. Живые системы настолько сложны и многолики, что никак не могут быть уложены в однозначно интерпретированные жесткие схемы. Поэтому они требуют выработки соответствующих этой сложности и многоликости адекватных познавательных средств, функцию обобщения которых и призван осуществить системный подход.

Если культуролог не будет исходить из четко сформулированного принципа выделения изучаемого им класса объектов, то вне его поля зрения окажутся многие непосредственно относящиеся к этому классу явления только на том основании, что структурно они относятся к иным классам объектов, находятся, так сказать, в занимаемом ими социальном пространстве. Например, кооперация является неотъемлемым свойством любых социально направленных усилий людей при решении соответствующих проблем. Поэтому она оказывается свойством прежде всего того класса явлений общественной жизни, который призван отразить сферы человеческой деятельности. Но одновременно как средство максимизации результата деятельности, экономии энергии и т. д. она выступает в качестве явления культуры.

Другой пример. Любая личность, которая как элемент общества относится к классу субъектов человеческой деятельности, обладает неповторимыми, приобретенными в процессе жизни поведенческими особенностями. Эти особенности принимают форму индивидуальных стереотипов. Но эти стереотипы, поскольку они были приобретены в процессе социализации, также являются не чем иным, как явлениями культуры. В данном случае мы сталкиваемся с особой и обширной сферой культуры, которая обычно ускользает из поля зрения тех исследователей, которые склоняются к отождествлению культуры с принятыми в группе стереотипами, т. е. с традицией.

Последний пример подводит нас непосредственно к третьей составляющей триады “культура—общество— личность”. В этой связи следует прежде всего оговориться, что наша цель при этом вовсе не состоит во всеобъемлющем рассмотрении проблемы культуры личности. Задача заключается во вскрытии той реальной органической сопряженности трех отмеченных парамет­ров—культуры, общества и личности—под специфическим, культурологическим углом зрения, а также в выявлении того, какие познавательные возможности несет в себе понимание культуры как специфического способа человеческой деятельности.

Порой исследователей, придерживающихся данного понимания культуры, упрекают в игнорировании личностного аспекта рассмотрения общества. Подобный упрек справедлив лишь в отношении тех культурологических концепций, в которых культура отождествляется с принятыми в группе стереотипами деятельности. Действи//тельно, в результате подобного отождествления практически вся индивидуально-личностная сфера культуры остается вне поля зрения исследователя.

При понимании культуры как специфического способа деятельности личность не игнорируется уже в силу того, что последняя является субъектом развития общественной жизни. Ведь способ деятельности есть способ не только функционирования системы, но и в равной мере ее развития. Это две различные и вместе с тем взаимополагающие стороны, хотя они нередко отрываются и даже противопоставляются друг другу. В частности, познавательные возможности тех типов культурологического объяснения, которые склоняются к отождествлению культуры и принятых в группе, передаваемых во времени стереотипов деятельности, по сути дела ограничены аспектом функционирования общества.

В связи с рассматриваемой проблемой важно иметь в виду именно потенциальные возможности тех или иных культурологических концепций, а не личные склонности или непосредственные познавательные интересы придерживающихся их исследователей. Так, мы в течение длительного времени изучали культуру преимущественно в групповом аспекте, как функцию социального организма без специального выделения личностного параметра. Но это ни в коей мере не означает, что такое понимание культуры в принципе исключает данный параметр или не обладает достаточными познавательными возможностями для его характеристики.

 

с.114-123

О значении разработки понятия “способ деятельности” для характеристики культуры как целостного объекта научного исследования. В этом разделе, завершающем первую часть работы, мы хотели бы вновь указать на значительные трудности, с которыми сталкивалось обоснование понимания культуры как специфического способа человеческой деятельности. Эти трудности касались прежде всего неразработанности базового понятия, через которое в данном случае определяется культура, т. е. понятия “способ деятельности”. Возражения против рассматриваемого подхода чаще всего связаны с разночтением слова “способ”. Поэтому для целей дальнейшего исследования важно уточнить понятие “способ деятельности” применительно к задачам культурологического анализа.            

Начнем рассмотрение этой задачи с разбора критических замечаний В. Г. Афанасьева по поводу понимания культуры как специфического способа человеческой деятельности, ибо они ставят ряд принципиально важных для культурологической теории вопросов. В. Г. Афанасьев, считая предложенную нами системную многомерную модель общества (субъекты, сферы и способы человеческой деятельности) в целом правомерной, тем не менее выражает сомнение в правильности трактовки культуры как специфического способа человеческой деятельности.

Он пишет: “Однако нам представляется спорным понимание культуры только как специфического способа человеческого существования, ведь есть и другой аспект понимания культуры как результата человеческой деятельности. К тому же вряд ли можно зачислять орудия труда в разряд способов человеческого существования. Общепринято считать орудия труда продолжением физических органов человека (механические орудия труда) или его интеллекта (ЭВМ, к примеру), средством получения человеком предметов для удовлетворения своих потребностей. Орудия труда есть и средства воздействия на природу, иные объекты человеческой деятельности и результат этой деятельности. И наконец, вряд ли обоснованно зачислять в один класс внечеловеческих компонентов общества орудия труда наряду с обычаями. Это явления совершенно различных классов” [Афанасьев В: Г. Системность и общество, с. 280, 281.].

 

Рассмотрим данные возражения по порядку. Начнем с проблемы соотношения культуры как способа и результата человеческой деятельности. На первый взгляд их разведение действительно представляется само собой разумеющимся и бесспорным. Именно так рассматривали сначала и мы “способ” и “результат”, что нашло свое выражение в первоначальном варианте определения культуры как способа человеческой деятельности и как объективированного результата этой деятельности.

В дальнейшем мы пришли к выводу, что подобная дифференциация “способа” и “результата” несет в себе логическое противоречие при базовом определении культуры через понятие “способ деятельности”. В связи с этим в приведенное выше определение культуры были внесены соответствующие коррективы. Мы исходили из того, что при рассмотрении процесса деятельности любой объективированный элемент культуры так или иначе призван служить средством ее актуализации (стимуляции, программирования, реализации, физического жизнеобеспечения и т. д.), а тем самым включаться в понятие “способ деятельности”.

Следует отметить и другой существенный момент, обусловливающий неправомерность дифференциации общего определения культуры на способ и результат человеческой деятельности. Прежде всего заметим, что далеко не каждый результат человеческой деятельности может и должен быть интерпретирован в качестве продукта культуры. Например, следы от костра являются непосредственным результатом человеческой деятельности. Но можно ли их рассматривать в качестве продуктов культуры? В подавляющем большинстве случаев следы от костров не относятся к продуктам культуры, а являются побочными результатами человеческой деятельности.

Введение понятия “побочный результат человеческой деятельности” очень важно для анализа многообразных// результатов этой деятельности и отделения продуктов культуры от не относящихся к ней результатов человеческой деятельности. Следует, однако, отметить, что в определенных ситуациях различие между ними оказывается не столь очевидным. Это можно показать на том же примере следов от костра. Напомним об обычае некоторых племен отмечать следами костра границы своих пастбищ. Подобное использование дает основание интерпретировать следы от костра не как побочный результат человеческой деятельности, а именно как непосредственный продукт культуры.

В связи с этим встает вопрос о критерии, в соответствии с которым одно и то же явление в одних случаях следует относить к продуктам культуры, а в других не следует. В качестве такого критерия мы предлагаем считать выполнение тем или иным явлением функции надбиологически выработанного средства осуществления человеческой деятельности. В последнем примере следы от костра выступают в качестве элементов культуры именно в силу того, что они специально были оставлены для отделения одной территории от другой и тем самым непосредственно вписываются в процессы человеческой деятельности в качестве одного из знаковых средств осуществления. Когда же подобные следы остаются в качестве непреднамеренных отпечатков активности лю­дей, то они выступают не как элементы культуры, а как побочные результаты человеческой деятельности.

Приведенный пример свидетельствует о важном значении функционального подхода при исследовании явлений культуры. Подход к ним с точки зрения самой их природы (субстрата), играя важную роль в познании, при их характеристике оказывается явно недостаточным. Ранее было показано, что социокультурная природа физически совершенно идентичных явлений (в частности, костра) может иметь качественно различный характер в процессах осуществления человеческой деятельности. Проблема функционального подхода в культурологическом исследовании весьма многопланова и еще недостаточно разработана. Порой она воспринимается весьма односторонне. Об этом свидетельствует, в частности, мнение Ю. В. Согомонова.

Отмечая определенные достоинства предложенного нами функционального подхода, он вместе с тем пишет:

“Казалось бы, такой подход перспективен для этики. Ведь именно этика в последние годы много сил потратила на то, чтобы дать обоснование морали как особого способа регуляции. В этической литературе стали выделять различные функции морали, подчеркивая, что главная среди них—регулятивная... Вряд ли, однако, увлечение функциональным подходом может принести этике большие практические результаты. Думаю, что расщепление социальной роли морали на отдельные функции, хотя и имеет определенный смысл, все же влечет за собой и некоторые издержки, поскольку затрудняет выяснение сути целостного отношения морали к действительности...” [Согомонов Ю. В. Введение в анализ понятия нравственной культуры.—Нравственная культура, с. 31—32.]. Ю. В. Согомонов, видя в функциональном подходе лишь способ расщепления, дифференциации функций различных проявлений морали, видимо, не учитывает познавательную роль функционального подхода с точки зрения интеграции всего класса моральных явлений. Ведь подобная интеграция возможна благодаря выявлению генеральной, общей для всех проявлений морали функции. При использовании функционально-интегративного подхода мораль как раз и может быть интерпретирована как специфический регулятивный механизм общества.

Как нам представляется, учет интегративно-познавательного потенциала функционального подхода крайне важен как для анализа культуры в целом, так и для тех или иных ее подсистем, в частности морали. Дифференциация и интеграция функций различных элементов одного и того же класса явлений—это две взаимополагающие стороны единого познавательного процесса. Как было сказано, одним из важнейших средств интеграции исследуемых объектов является выделение генеральной для них функции. Таковой для систем морали как раз и является отмеченная Ю. В. Согомоновым регулятивная функция. Лишь благодаря ее выделению, а также выявлению специфики нравственной регуляции и становится в принципе возможным установление подлинной сути  морали и места данного явления в обществе.

Итак, выделение генерального свойства любого проявления культуры — служить специфическим средством человеческой деятельности — как раз и позволяет интегрировать данные проявления в единый класс безотносительно к их структурным различиям, независимо от того, выражают ли они процессы психики, поведенческие// акты или объективированные продукты. Именно подобная функциональная характеристика позволяет зачислять в один класс объектов такие различные явления, как, например, орудия труда и обычаи. В. Г. Афанасьев, сомневаясь в правомерности подобного их сведения, исходит из субстратных различий орудий труда и обычаев. Они, несомненно, весьма существенны. Но если ограничиваться лишь выделением этих различий, то тогда характеристика культуры как единой системы вообще окажется в принципе невозможной.

Между тем, несмотря на всю пестроту и субстратную разнокачественность составляющих культуры, она представляет собой определенную единую систему. Образуется эта система благодаря процессам человеческой деятельности и вписанности различных элементов культуры в общее процессуальное поле активности в качестве соответствующих средств ее осуществления. Именно это и дает основание для данной выше интерпретации способа деятельности.

Теперь относительно замечания В. Г. Афанасьева по поводу проблемы соотношения способа деятельности и средств -деятельности. Ранее мы касались этого вопроса, но, поскольку для предложенного нами понимания культуры он является ключевым, рассмотрим его более обстоятельно. Разведение способа и средств деятельности является довольно распространенным в литературе. Однако установившаяся традиция такого разведения базируется не столько на специальных разработках проблемы соотношения способа и средств деятельности,сколько на эмпирически установившихся традициях их употребления. Значительные трудности, с которыми столкну­лись представители понимания культуры как специфического способа человеческой деятельности, были обусловлены прежде всего научной неразработанностью отмеченных понятий.

Попытаемся прежде всего установить, что представляют собой реальные способы деятельности. Возьмем, к примеру, обеспечиваемые культурой способы передви­жения людей. Во-первых, подобные способы предпола­гают -наличие объективированных форм: лошадей, собак, верблюдов, .паровозов, автомобилей, пароходов, самоле­тов и т. д. Во-вторых, они предполагают умение, навыки оперировать этими формами и наличие соответствующей информации, знаний о них. Лишь органическая комбинация отмеченных компонентов дает нам реальный процесс осуществления способов деятельности (в данном случае — передвижения).

Практически получилось так, что понятием “способ деятельности” весьма часто стали выражать лишь один из классов отмеченных компонентов — умения, навыки производить соответствующие действия и оперировать объективированными формами. Понятием “средство деятельности” обозначают сами эти объективированные формы. В результате подобного разведения сложилось мнение, что “способ” и “средство”— это различные явления. Для ряда языковых и познавательных ситуаций подобное разведение вполне уместно. Но практика исследования культуры и многих других объектов, в ходе которой изучается технология осуществления деятельности в широком значении этого слова, о котором говорилось в главе первой настоящей работы, не может довольствоваться подобным подходом.

В результате специальных исследований рассматри­ваемой проблемы мы пришли к выводу, что интегральной категорией в данном случае является понятие “способ деятельности”. Элементарной единицей здесь выступает снятие “средство деятельности”. Оно отражает те реальные составляющие деятельности, комбинацию которых выражает понятие “способ деятельности”. Иначе говоря, понятие “средство деятельности” охватывает собой как умения, навыки (и, естественно, знания) совершать соответствующие действия и оперировать объективиро­ванными формами, так и сами эти формы.

Если под этим углом зрения рассмотреть приведенные В. Г. Афанасьевым в качестве примеров орудия труда и ЭВМ как средства деятельности, то можно убедиться, что они выступают как объекты, принадлежащие к единому классу явлений: и орудия труда и ЭВМ являются выражением способов деятельности в ее широком понимании, т. е., они выражают технологию осуществления человеческой деятельности, но каждое особым образом. Возь­мем, например, топор (средство труда) и посмотрим, как он “соотносится” со способом деятельности применительно к определенной ситуации — рубке леса. Способ рубки леса как определенного вида человеческой деятельности естественно предполагает комбинацию двух различных компонентов осуществления деятельности, выражаемых понятием “средство деятельности”, — топора как объек//тивированной формы и умения им оперировать. Аналогичным образом способ осуществления соответствующих вычислений с помощью ЭВМ интегрально включает в себя как сами электронно-вычислительные машины, так и умение людей работать с ними и достигать требуемого результата.

Итак, явления, выражаемые понятиями “способ деятельности” и “средство деятельности”, в предлагаемой концептуальной схеме системно связаны между собой как целое и его элементарная составляющая в процессах осуществления деятельности. При культурологической, а также общенаучной интерпретации слова “способ” мы должны .постараться максимально освободиться от тех порой весьма жестких ассоциаций, которые закреплены в нашем сознании в связи с обычным его использованием, и рассматривать как общее понятие, интегрирующее две основные составляющие процесса осуществления деятельности, — средства как объективированные формы, которые используются в этом процессе, и умение их актуализировать.

Думается, что неспособность освободиться от отмеченного ассоциативного использования данных понятий и явилась одной из причин возникновения в нашей литературе различных вариантов понимания культуры как специфического способа человеческой деятельности. Мы имеем в виду в данном случае концепцию М. С. Кагана, изложенную в  книге “Человеческая  деятельность”. М. С. Каган считает неправомерным включение пред­метного состава культуры в понятие “способ”, которое он интерпретирует в узком значении, т. е. лишь как умения, навыки что-то делать. Отмечая, что культура имеет две грани (стороны, аспекта)—предметно-продуктивную и технико-технологическую, он далее критикует нашу позицию, в которой якобы не учитываются их различия. Последние же, по мнению М. С. Кагана, — это различия целей человеческой деятельности и ее средств[См. Каган М. С. Человеческая деятельность, с. 197—198.].

В этой связи мы хотели бы прежде всего специально подчеркнуть, что, синтезируя объективированные продукты культуры и те ее составляющие, которые выражаются в умениях и навыках, посредством понятия “способ деятельности”, мы руководствовались необходимостью отразить существующие между ними различия в рамках более широкого целого, выражающего реальный процесс осуществления деятельности, и соответственно необходимостью выработки адекватного понятий, благодаря которому это целое могло бы быть теоретически выражено. В понятийной схеме М. С. Кагана подобное понятие отсутствует. Это обусловлено прежде всего тем, что он также руководствуется преимущественно методом структурного членения процесса деятельности. Однако, как бы ни был важен этот метод, присущими  ему познавательными средствами процесс деятельности целостно выразить не представляется возможным. Для этого требуется метод функциональной интеграции составляющих рассматриваемого процесса. Чтобы показать универсальную приложимость понятия “средство деятельности” к любым проявлениям культуры, рассмотрим под культурологическим углом зрения традиционно принятую классификационную схему деятельности, выраженную в понятиях “цель”, “средство”, “результат”.

О. В. Ханова использовала эту схему для интерпретации культуры как специфического способа человеческой деятельности. Она считает, что для культуры значимы все эти составляющие элементы деятельности, особенно цель[См. Ханова О. В. Культура и деятельность, с. 22.]. Причем этого принципа она  последовательно придерживается при всех аспектах рассмотрения общеродовой характеристики культуры.

Казалось бы, подобный подход является само собой разумеющимся и не вызывающим сомнения. Ведь действительно любой способ деятельности предполагает наличие соответствующих целей и средств их осуществления, в ходе которого субъекты получают определенный результат. На самом же деле проблема оказывается не столь простой.

Подобная классификация компонентного состава способа деятельности имеет конкретно-ситуативный характер. Иначе говоря, она оказывается применимой лишь в определенных возникающих практических ситуациях, когда задаются конкретные цели и ожидаются соответствующие им результаты при использовании надлежащих средств. О. В. Ханова, по ее словам, стремится к “уровню рассмотрения культуры как сущностной принадлежности родового человека”. Подобная задача естественно предполагает отвлечение от конкретных ситуаций и выдвигает требование достижения такой степени абстракции, при которой культура рассматривалась бы в предельно широкой перспективе функционирования и развития социального организма в целом. А под этим углом// зрения культура может и должна быть описана и проанализирована в качестве специфической системы средств осуществления активности людей.

Определенный аспект данной проблемы уже затрагивался в связи с соотнесением понятий “способ” и “результат” деятельности. Суть вопроса, как мы помним, состоит в том, что любые продукты культуры могут быть рассмотрены как результаты человеческой деятельности лишь в определенных, конкретно заданных ситуациях. Взятые вне этих ситуаций, в перспективе временной длительности осуществления активности людей, результаты деятельности неизбежно трансформируются в актуальные или потенциальные средства деятельности. И это естественно, поскольку продукты культуры создаются в обществе не как самоцель, а для их последующего использования в самых различных практических ситуациях. Эти ситуационные превращения, при которых результаты деятельности постоянно трансформируются в ее средства, очень важно иметь в виду для понимания динамики культуры, ее реального функционирования в обществе.

Теперь относительно целей и средств. Мы привыкли выделять в автономную сферу системы целей, идеалов, ценностей. Причем при обычном ходе рассуждений само собой разумеется жесткое противопоставление этой системы и системы технологической, т. е. системы средств реализации и достижения соответствующих целей и ценностных установок. Подобная дифференциация вполне естественна для многих познавательных ситуаций. Однако существуют такие, для которых подобное жесткое противопоставление целей и средств оказывается неприемлемым. К их числу относится познавательная ситуация, связанная с постижением общей природы 'культуры. Различные элементы культуры и образуемые ими подсистемы рассматриваются в этой ситуации в предельно широкой теоретической перспективе динамики общества в целом. А это закономерно предполагает принципиально новый уровень обобщения данных элементов и установления их соотношения.

Вывод, который можно сделать в этой связи, состоит в том, что в данной теоретической перспективе технологичными в функциональном значении данного слова оказываются не только орудия производства, мосты, средства транспорта и связи, другие элементы культуры, но и вся (без исключения) ценностно-целевая подсистема общества. Те явления, которые в определенных конкретных ситуациях социальной практики выступают в качестве целей, ценностей, идеалов, т. е. в виде соответствующих программ и ориентиров социального действия, и потому противопоставляются средствам деятельности, в рассматриваемой теоретической перспективе наделяются технологической природой, выступая в качестве важных регулятивных средств общественной жизни.

Таким образом, одни и те же элементы  культуры, например нравственные и эстетические нормы, идеалы, соответствующие интересы и цели, рассмотренные в одной проекции (скажем, с точки зрения личности), могут выступать в качестве самоценных установок, требующих средств их реализации. В иной “системе отсчета”, в рамках социального организма в целом, данные явления предстают в качестве важнейших средств организации индивидуальной и коллективной деятельности людей, сплочения групп, которые они образуют.

Н. 3. Чавчавадзе предложил классифицировать ценности на “ценности-средства” и “ценности-цели”. Подобная классификация вполне оправданна для определенных познавательных ситуаций. Однако в описанной нами ситуации “ценности-цели” также должны быть представлены как средства. Иначе говоря, рассмотренные в определенных аспектах, все без исключения ценности культуры могут быть интерпретированы в качестве средств деятельности (ее стимуляции, мотивации, интеграции и т. д.).